Лариса Березовчук (Санкт-Петербург)
Из композиции "поднадзорные - cоглядатаи" (1996 г.)
соль
13 Он вышел из чрева матери с одним зубом.
21 Акушерка сказала, что таких крупных младенцев еще не видела.
14 Уши заткнул от громогласного вопля отец.
18 За семь лет три сына сероглазым фризом перед ним стояли.
21 Но первенец ростом и грубым нравом диагонали явно давал крен.
14 Среди братьев - корабля семейства Гизов - Генрих.
Герцог на сапоге ребенка часто качал.
Взлетев в воздух, малец обнимал родную плоть, сквозь кожу теплеющую.
Сердце, любя, реющим ястребом воспаряло.
Точно в соборе: на мессе счастливая боль изгоняла страх.
Отец перебирал четки: "Лотарингия - мы - Север! Мы - католики !" -
Новый род от Каролингов древо ветвил: "Гизы
7 - соль отчизны - Франции.
Из подростка-верзилы никудышний был паж.
Он рос, и о першеронах Нормандии все чаще конюхи думали.
В двенадцать лет меч Карла коснулся плашмя плеча.
Был печален король - одногодок, с Генрихом равный макушкой.
Затем посвященный встал с колен, и все многозначительно улыбнулись.
Монарх челом не доставал ему до подмышек.
Радостью, так же, как отпрыск, лучился отец.
"Ты теперь настоящий мужчина, Генрих, - старший Гиз сыну в глаза
смотрел, -
Конфирмован и рыцарь. А вот и шпага - дерись!
Я навырост ее у купцов из Толедо тебе заказал.
Клинок на три дюйма нормы для взрослых длиннее." - Поцеловав лезвие,
Генрих вскричал, словно видел святыню: "Мы - Гизы
- соль рыцарства Франции.
С тех пор ни один бой старался не пропускать.
Ребенку в пеленках простого ума досталась неистовость воина.
Он ненавидел смерть, потому что сам убивал.
Перед жизнью Генрих благоговел, рано познав ее ценность.
Исповедуясь, рвал на груди колет, напрягая бычьи вены, стонал:
"Господи! Снова украл раку души бессмертной..."
Тело - конь, кожа - доспех, шпага - руки быстрей.
Под стенами Орлеана он видел, как крутится колесо фортуны.
Гонец прискакал, и все похолодело внутри.
Бледный над заколотым герцогом Франсуа, рыдая, стоял.
Как на последнюю голь гадливо плюнул на труп гугенота-убийцы.
"Отец, клянусь! Они заплатят за слезы Гизов
- соль храбрости Франции!"
В пятнадцать лет он криком свечи в зале гасил.
В шестнадцать - не было равных ему в стрельбе с аркебузы, вольтижировке.
В любой из практик был ловким вельможный громила.
Он мог мчаться сутки верхом, вторые - пить, на балу танцевать.
Третие - и не в обузу - не спать, удовольствие доставляя дамам.
Молодой герцог де Гиз был не стратег, но тактик.
Кардинал Лотарингский юношу уважал.
Хоть покачал головой, когда Генрих решил стать мужем принцессы крови.
Нужно же было узаконить с нею утехи.
Отказ - веха: герцог пристально в спину Екатерине смотрел.
Слава, знатность, доблесть с лихвой искупала то, что он был не очень красив.
Дядя, братья за Генрихом повторяли: "Гизы
- соль короны Франции!"
В бешенство его приводила задняя мысль.
Любая, если Генрих не понимал причин, внятных для веры и чести.
Воин открытый бой политике предпочитал.
Придворные, заслышав тяжелый шаг, разбегались клопами.
Нырнув в порох бумаг, находил только депеши о бесчинствах на Юге.
Стал королеву-мать в предательстве подозревать.
"Суд в Вышних есть! Гугенотам нельзя потакать!
Для голодранцев нет Господа, церкви, страны, дворянина, закона нет..."
Басил, гневом захлебываясь: "Хотите Васси?"
Кираса Генриха алела ручьями ожившей памяти.
Творил демоном месть за отца и надругательства над католиками.
Потом свихнулся на белых одеждах: "Мы - Гизы...
человеческая юдоль... пот, кровь и слезы...
всегда... везде... поединок с врагом для всех на вкус одинаков.. есть соль...
даже в молитвах...
- соль надежды Франции."
* * *
Вторую неделю идут дожди.
Ветер, и,
кажется: сам небосвод отяжелел от влаги.
Облака мчатся низко-низко,
задевая седой гривой
сторожевую башню.
Черные нивы пустеют.
Сгорбленная старуха
из леса тащит хвороста связку.
В самый раз - успела до темноты.
Мне зябко в отсыревшей постели: ворочаюсь
на просторном родительском ложе. Сон убегает
от звука капель, похожего
на удары маленьких тамбуринов
в глубокой пещере. Там, наверное,
танцы безумия
медленно пляшет какой-то подземный народец,
творя молитвы своему богу.
Глупые мысли! Это попросту протекла крыша
над комнатой третьего этажа.
В ней прошло мое детство.
мы никогда не видели моря
Филипп!
Ты превратился в воина, пламенеющего подвигом.
Каким ты стал красивым:
сегодня все девушки и замужние дамы
засматривались на тебя, взглядом
скользя мимо жениха моего. Скоро ты наши края покинешь,
и опустеет святыня родного дома.
Флоранс!
Не рассказать, как радуюсь, ожидая просветления
наукой Монтобана:
послало меня в университет гугенотов
желанье. Я красноречив стану,
сумев слово отточить острием шпаги. Графиня теперь: супруга
ты обрела - он достойной опорой будет.
Брат и сестра
- дети печалей земли
- мы никогда не видели моря.
Филипп!
Словно одинокие тополя, сторожа замок,
листьями почернели,
а их стволы пронзают само небо,
и каменистая пустошь нагорья начинает кружить волчком,
горном воли гудящим,
- так нож сильного тела закален подвигом вознесенья.
Флоранс!
Стелется плющами де Бурнажелей дворец новый.
Хищниками парили
над горизонтом замки-грибы. Темень
их накалила подземным угаром - притяженье презрев, росли.
Верь мне: легкость вселилась
в меня. Скоро, свободен, поднимусь, плотским пренебрегая.
Брат и сестра
- дети печалей земли
- мы никогда не видели моря.
Филипп!
Олово летнего солнца
облило лицо твое, барон, а ветер
вырезал суровые очертания профиля: как эти скалы
окаменели в боли испуга. Тайну
слишком высокого для горла певца звука хранит
совершенный облик. Глаза - вдохновения темные заводи.
Флоранс!
Слышал, испанцы-дворяне
корабли ведут, хмелея новым миром.
Храбрые достойнейшие сеньеры не милостыню собирают
на берегу судьбы, но берут по праву
сильного. Волны! Океан! Глубина - ночь пустоты!
Без укоров вечный полет одиночества - Бога бессмертие.
Брат и сестра
- дети печалей земли
- мы никогда не видели моря.
Филипп!
Поступь твоя, точно загадка дороги:
непредсказуем конец.
Тот, кто ушел, - царственности венец надел,
и безразлично чего
- счастья иль горя. Тонкая ниточка жизни мужчины
рвется, если завяжет узел юдоль.
Флоранс!
Сферою стал - призрачна, волей сияет.
Не удержать никому
- шпагой, Крестом, властью, нравоученьем. Он
соединился со мной.
Зов постоянно слышу: "Филипп! Я нагрел твою душу.
Жаждущий высоты и вод - воспаряй..."
Брат и сестра
- дети печалей земли
- мы никогда не видели моря.
* * *
Вековые дубы, и царственность кленов.
Почему этот перелесок
манит меня только осенью?
Конь ухом прядет.
Звонким лает неподалеку
пес в восторге оповещает о найденном
следе. Я сижу, защищая спину
могучим стволом, любуюсь
бриллиантовой нитью,
которую паучок тянет от солнца.
Нет, я - не король сегодня...
Больше...
Что значит эта суетная власть в сравнении
с величием времен года?
В руки льется само бессмертие:
оно даровано Богом - купаюсь
в нем. Золотое миро
везде. Порфиры моей багрец
не похож на кровь.
Душа, наконец, вырвалась из клетки плоти и...
поет, надрывая над кронами горло,
- светоносно.
Изредка упадет лист - он уже отжил свое.
Пустой, безмятежно-спокойный, -
я сливаюсь с его плавным полетом.
вечерние развлечения: четыре колена бранля
(придворные дамы Екатерины Медичи и кавалеры из свиты Генриха Наваррского)
trans ( лат.) - через, по ту сторону
transe (франц.) - страх, ужас, транс
13 Играйте и пойте, дочь наша, Маргарита!
8 Стеклянным ручьем струятся
14 звуки лютни. Печальна легкость ветвей яблони,
10 потерявшей плоды. Но вечером
5 земля и небо
11 одинаково румяны августом.
О, дитя Лувра, взоры твои ясны.
Не прислоняй спины к дивнотканому гобелену.
Все равно - холод стены почувствуешь.
Распадутся и камни от этих ветров, если
перед отсутствием
тебя и меня
равны времена.
Хоть нет в том ничьей вины,
о, дитя Лувра!
14 О, вороны черной книги пустынных нагорий!
10 Гортанны ваши темнокрылые
8 осанны несбыточному.
6 Мускулисты тела.
14 Сильного шага огранка. Императорская
7 осанка. Василиска
11 юго-восточные взгляды сжигают.
Танцуйте, братья!
Так надо здесь и сейчас.
Старайтесь, как можете от неумелости,
кадансов науку освоить. Пока
склоните головы
в церемониях реверансов
под чужим кровом. Танцуйте,
единоутробники фиолетово-черной оргии
на коронации транса.
Играйте, пойте, сестра наша, Маргарита!
Лютня и голос - слабого
певца оружие. Непобедимы короли
и менестрели - слуги дня, хоть луч
заката накрыл
оголтело-алыми шелками зал.
О, дитя Лувра, руки твои белы.
Единорог явился в фантазиях, но надежды
не питай: прахом золы осыпана
его шкура, слезятся
глаза. Промелькнет праздник
- не израсходовать
цветку аромат.
Балы отойдут,
и хлынут греха валы,
о, дитя Лувра.
О, коршуны истинно королевской охоты!
Для слабых владетелей нужна дичь
в загонах, смекалистые
егеря. Паря, где
заря, ветер, высокомерные облака, вниз
ваш устремлен дух: ищет
беззащитность цыплят - комочков солнца.
Танцуйте, братья!
Напевы слушать нельзя.
Мелодии пряностями чародействуют
- опасны, смущая прямые молвы.
К истоме грации
и величия - непричастны
ездоки скорбной измены. В ознаменование
искупленья приливом Францию
ополоснуть вы горазды.
Играйте и пойте, дочь наша, Маргарита!
У замка - толстые стены,
но эхо совершенной кантилены качает
языки колоколов соборов.
Утро - солжет, ночь
- слепа, вечер - час химер. Ясен полдень.
О, дитя Лувра, щеки твои горят.
Не приручить зверят и детей, как ни соблазняет
красота феи. Наряды пламени
полыхают надменно.
Где свет? И где тьма? Видишь,
у леопардов нет
границы: в прыжке
летят, на огонь
похожи. Лукав твой взгляд,
о, дитя Лувра.
О, филины таинственных каверн забвения!
Не прочитать ваших лет: их мудрость
пропитала бессмертия
элексиром. Боюсь
ослепнуть от всеведения, которым ваш взор
ярится. Но как легко
идти рука об руку за святыней.
Танцуйте, братья!
Кто видел марево дней,
в тоске опадающих на средиземное
начало исхода пути, - тот поймет:
мистрали гонятся
за неистовостью - кресалом
для пещер. Вспыхнет сиянье,
и, о здравомыслии позабыв, обретем божественность.
Великодушия - мало.
Играйте, пойте, сестра наша, Маргарита!
Монархи - забывчивы, но
братья помнят страдалиц до самозабвения.
Утоли мою печаль, заглуши
страх этим бранлем,
напоминающем после брани трен.
О, дитя Лувра, дрожь не скроешь ресниц.
В круговороте лиц, недосказанных уверений
я хочу жертвенно ниц упасть перед
недоступным мне чувством.
Ты можешь любить... Боже!
Несправедливо как:
рабы мы Твои.
Приснится рука,
ласкавшая перья птиц,
о, дитя Лувра.
О, голуби без гнезд с подрезанными крылами!
Страдает, в бессилии мечется
возможность взлететь. Кто не дал
вам над грешной землей
подняться, в восторге окровавить горло трелью?
Посмотрите: я плачу,
молясь за вас, птиц - бездомные души.
Танцуйте, братья!
Проемы окон - остры:
ножи или копья. А перед громадою
дворца королей гугенотов костры
пылают. Истина
не смущается тем, что маком
расцвела. Братья, танцуйте
боговдохновенно, неукротимо! О, бранля высшая
невозмутимость... Ты - сахар.
