борис шифрин (Санкт-Петербург)

              Разливы вялотекущих рек.


                                1.
      Он оказался среди не менее таких же как он, даже более таких же.
      Перелил воду из банки в стакан. Потом обратно.
      Наблюдал движение таракана в электрическом свете. Кто-то проходя погасил свет. Он продолжил мысленное наблюдение за тараканом.
       В их распоряжении была квартира из  n = 4  комнат с более или менее работающим электричеством, с так  называемыми удобствами. Их и показывали вновь пришедшему
это вон  там.
       Но пришедший интересовался иным.  Э – говорил он.   Э…  а  где у вас тут неудобства?
      Неудобства тоже показывали.

                         2.
       Почему они засиживались?  Да, действительно, это трудно объяснить.
Они боялись ложиться.
       Ложась человек ведь не знает, проснется ли он.
       И потом, а как это вообще кое-кому удается – проснуться?  Нельзя же самому разбудить себя. Но кто другой сделает это.  
       Они договаривались об очередности,  но все равно, доверия ни в ком не было.
       На рассвете дождь стучал в окна,  как  слепой.
       Часам к четырем некоторые начинали падать. Застывали они на месте. Спали, опустив лоб в чашку.
       Человек лез под стул за упавшей пуговицей, да так там и оставался, обняв ножку стула.  Вновь пришедшему  открылось бы зрелище лежащих вповалку  тел,  иногда перегораживавших пороги комнат. У некоторых рты были открыты.  Внутренние эти помещения можно было бы осмотреть, подсветив фонариками.
                             
                               3.        
       Он особенно полюбил ходить в Некрополь;  началось это случайно.
       Памятник Чайковскому ему не нравился,  существо с крыльями на переднем плане смотрело нежно…нет, ангел должен быть грозен.
        Но по соседству  пребывал в виде памятника Бородин, с каким-то орнаментом по краю; в орнаменте и впрямь было половецкое что-то.
        Нравилось, что взгляд человека был тверд и спокоен, как и полагается естественнику (химик все-таки). Приходить стал раз в неделю, и обязательно беззащитной уже ладонью – без перчатки, о да! – стряхивал с головы композитора  снеговой капор, чистил ему бородку и щеки.
       Зачем он это делал?
       Делал  и все тут.
       Но, если задуматься, он ведь был единственным человеком в мире, стряхивавшим снег с автора половецких плясок.
       Очевидно, это придало смысл  его существованию. Иными словами, ему повезло найти незанятую вакансию. Придумать ее. Некую нишу в универсаме… оговорились, в универсуме.
      Он мог бы написать об этом своем занятии в любой анкете.  Теперь никто не смеет спросить его,  зачем он тут на заснеженной улице  будто бы Петербурга;  зачем останавливается, дышит, глазеет по сторонам.  То есть наоборот, пусть спрашивают. Он не отведет глаз.
       
                                 4.
      Когда у него заводились деньги, он запихивал купюры в разные места стеллажа, между книгами.
      Процедура  заключалась в том,  что, извлекая при необходимости эту самую бумажку, он заменял ее картонным жетончиком, дабы позже не мучиться и не искать понапрасну.  Жетончики временами надо было выкидывать,  -но когда именно наступало такое время?
       В этом-то и была загвоздка.  Когда выкидывать жетончик?
         
                               5.
       Проблема отпадала в тех случаях, когда домашние переставляли книги.  Тогда деньги и жетончики перепутывались, и все утрачивало смысл.  То есть становилось очевидным, что ценные предметы, если назвать их объектами типа А, надо перемежать не-вещами или объектами типа  Б.  
       Но предметы Б  тоже ценны, потому что, стоит им утратить свою функцию – вся гармония мира летит к чертям.
       Он мог бы и раньше задуматься об этом, наблюдая, как снуют в своих армяках  сборщики мусора  у ближайшей свалки.
                         
                              6.
       Однажды  - в самом начале 90-ых -  он увидел в соседней подворотне, в полупустом мусорном контейнере,  девушку,  простоволосую, с голыми ногами. Она сидела с краю, ближе к дну, окруженная  тряпьем, кожурой, одним словом, отбросами, -  и читала.  На него она и не посмотрела;  но  минут через пять вылезла из своего убежища.  Постояла босая на снегу, пошла.
     Позже он приметил на  лотке в метро  ту книгу - обложку с уводящими в глубь глазами  мудреца, - седые были глаза, и глядели сами по себе.  Вероятно, так поощряют к отрешению от страстей. Какой-то Шри Ауробиндио, так что ли? Можно уточнить имя. Но теперь уже и от имени шел тот  тошнотворный запах.
                                   
                                      7.
    Посажен человек в клетку, вернее, не сидит, а снует  туда-сюда, плюёт в злобе (лет 200 назад говорили с ударением на первом слоге, плюет), - стукается о прутья.
      Снаружи стоят.  Один говорит:
      Ну что ж это ты, братец.  Посмотрел бы ты на себя  со стороны.

                                      8.
      Как-то  его спросили:  ты что ж  это не встаешь, уже  полдень. Да вот, читаю.  Так не читают.  Нет, как раз так – чтобы не углубляться.
      Поскольку он  интроверт, он  вынужден общаться  с другими, но, возможно, он все-таки не совсем интроверт – и раз уж он такой,  он делает это поверхностно.
      Этим,  другим – приходится  ходить с булавками и иногда колоть его. Выходит, и поверхностное общение начинается с углублений -  иначе просто не заметит он другого.
       Но вот о чем его уведомили. Были такие люди, которые постепенно превращались в деревья.  Трансформанты типа (á) при этом еще могли отозваться, когда их люди спрашивали.  Но до трансформантов типа (â), уже вполне деревьев, достучаться было невозможно.  Разве что трансформанты типа (á) могли еще с ними обмениваться; но, наверно, уже и не мыслями, а  какими-то древесными соками, шумами листвы.
 
  … Я  сижу перед окном, и по моему лицу скользят тени.  Я  буду долго так сидеть, как  писал Льюис Кэрролл  про одного недоумка.

         

 

  Свиток с горы  Мун
         
                              1.

           Тот, кто дошел до последнего иероглифа,
         не помнит первого.
         Это называется пониманием.
         Поэтому тот, кто умеет прочитать все сразу,
         читать не умеет.
                   
                                2.

         Люди говорят: у птицы У слишком длинные ноги. Как же
       она летает?  Она слишком тяжелая.
         
        Какой смысл в этих словах? Они ни разу не видели
        птицу У в полете.
               
                                3.

        Тот, кто имеет чашу, не пьет из стакана.
       Тот, кто имеет стакан, не пьет из чаши.
       А вот эти обе вещи.
       Я должен отказаться от одной,
       чтобы понять,  что  я имею.

                               4.

         Град побил всходы, и они не взошли.
       Правильно ли было называть их всходами?
       Но один росток уцелел. И из него
       возросло все сущее.

                              5.
       
          Кто видел птицу У в полете?   Пожалуй, не встретишь такого человека.
        Тот, кому дано это увидеть, поймет меру протяженности.
        То, что превзошло границу легкости -
        того увидеть нельзя.
        Поэтому оно кажется тяжелым.