Фетяскин проснулся на диване. Утренний воздух до краев был наполнен пылью и
солнечными лучами. Вся эта божественная смесь беспрепятственно протекала сквозь
похмельную Фетяскинскую голову, наполняя его благостным ощущением абсолюта.
Было чертовски хорошо.
На полу что-то зашевелилось.
- Василий, - слабым голосом позвал Фетяскин.
Никто не ответил. Но по густой тишине, доносившейся с того места, где лежал
Василий, было понятно, что тот проснулся.
- Как самочувствие? - поинтересовался Фетяскин.
- Как будто по мне всю ночь ездил товарняк.
Фетяскин лежал на спине и разглядывал солнечные лучи.
- Воистину, - сказал он, - вселенная эта полна тьмы и алмазов.
Василий ничего не ответил.
Прошло некоторое время, и Фетяскин решил, что пора менять положение вещей.
Он встал. Потянулся, повернувшись к окну. Затем пошел и легонько пнул Василия.
Тот тихо застонал.
- Вставай, поприветствуй Авалокитешвару, - сказал Фетяскин.
- Иди в жопу, - сказал Василий.
Фетяскин почувствовал себя мудрым и хрупким. Он отправился на кухню, полную
пыли и солнечных лучей. Сел на табуретку и открыл холодильник. Затем закрыл его,
понял, что забыл заглянуть внутрь, и открыл снова.
В холодильнике он обнаружил свои электронные часы и чью-то шариковую ручку.
Фетяскин удивился, но потом вспомнил, что вчера дискутировали на тему: "При
скольки градусах мороза лежащие в кармане часы теряют разум?". Понятно.
Часы, вроде, шли исправно. Но ручка-то откуда? Спорили про свойства чернил?
Наверное, это было без него. А где был он?
Фетяскин наполнил чайник и пошел в ванную. Там он очень долго с восхищением
вглядывался в собственное отражение. Наконец, обольстительно улыбнувшись, ткнул
пальцем в зеркало и воскликнул: "Ты тень тени, но ты, воистину, Будда!" Затем
Фетяскин набрал в ладони воды и радостно устремился ей навстречу.
"А вот это было зря", - простонал он, поднимая голову. В висках глухо гудело.
Вот оно! Фетяскин последний раз посмотрел на свое искаженное страданием лицо и
опираясь о стену побрел обратно на кухню.
Йах-ху-у!!! Василий вздрогнул от внезапного радостного вопля и сел, потира
ладонью затылок. В дверном проеме появился Фетяскин и, со словами "се есть
дар Божий", показал ему бутылку очень плохого пива с удручающим названием
"Орловский рысак".
Василий, кряхтя, сполз со своего импровизированного ложа из многочисленных
Фетяскинских демисезонных курток, прислонился к стене и, запрокинув голову,
зачем-то закрыл руками глаза. "С добрым", - мрачно сказал он.
Фетяскин радостно поскакал обратно на кухню. Не найдя открывашку, он откупорил
о подоконник эту, скорее заботливо оставленную, чем просто забытую, бутылку и,
зажмурившись, хлебнул. Темная волна благословения прокатилась по его телу.
Василий в это время меланхолично рылся в разбросанных на полу магнитофонных
лентах. Пойдем на улицу, предложил Фетяскин.
Когда они вышли из подъезда и гордо и бережно, как священные сосуды, понесли
себя сквозь вселенскую хлюпь к сигаретному киоску, Фетяскин заметил:
- Главное в жизни - это бороться с энтропией. И тогда весеннее утро дыхнет тебе в
лицо ветром перемен. Да-да, прямо в лицо.
Василий посмотрел на него с нежностью и скорчил рожу:
- Придурок ты, Фетяскин.